greenmar
Full Member | Редактировать | Профиль | Сообщение | ICQ | Цитировать | Сообщить модератору
Линч сделал Внутреннюю империю такой долгой по темпу и такой насыщенной таинственностью, чтобы как можно дольше держать зрителя. В своем интервью он говорит, что точно знает о чем фильм, а вот разгадывать тайны - это уже вещь интимная.
Цитата: — Из чего выросла "Внутренняя империя"?
— Я вдруг понял, что хочу сделать картину с самой маленькой, насколько только возможно, съемочной группой. Картину без яркого света — потому у меня в штате почти не было осветителей. Не-ве-ро-ят-но замедленную по ритму. При этом большую по метражу, кажущуюся тяжелой. И напоминающую в целом ночной кошмар. Совместить и осуществить все эти вроде бы не вполне совместимые задачи помогло то, что я снимал фильм маленькой цифровой камерой. Снимал сам — взял на себя функцию оператора. Думаю, что буду теперь снимать только цифровой камерой. Не нужны больше тонны съемочного и звукозаписывающего оборудования, которые на съемках только отвлекают, постоянно требуя к себе внимания. Маленькая цифровая камера поначалу смущала актеров. Вероятно, они втайне думали: может, этот фильм делается не всерьез? Но очень быстро они ощутили все прелести такой камеры. Я бы сказал так: она гораздо доброжелательнее по отношению к актерам. Она очень деликатна.
— Вы сказали про ночной кошмар. Ваши фильмы часто напоминают сны. Может, и их сюжеты вы находите во снах?
— Нет, едва ли я когда-то черпал идеи из снов. Тут другая связь: я считаю, что язык кинематографа действительно уникален, и его уникальность как раз в том, что он передает ощущение сна. Если удалось уловить в фильме это ощущение, то можно быть уверенным, что он получился.
— В ваших фильмах всегда есть тайна. Вы любите тайны сами по себе или же вам нравится с их помощью раззадоривать зрителей, чтобы те потом ходили и годами мучились классическим вопросом: "Кто убил Лору Палмер"?
— Я считаю, что детективность, загадки — не просто часть этого мира, но одна из его движущих сил. Человек не заинтересуется другим человеком, да и просто каким бы то ни было делом, если они его не заинтригуют, если он не усмотрит в них тайну, которую ему захочется разгадать. Тайна иногда провоцирует человека на такой грубый акт, как вторжение в чужую жизнь. Ну да, это не всегда хорошо. Но без тайн мы бы, наверное, просто сидели и глазели по сторонам. Или сидели и смотрели скучное неинтригующее кино. Еще одной движущей силой я считаю абсурд. Другое дело, что я люблю соединять в своих фильмах разные жанры. Собственно, тут я следую за жизнью. Каждый наш день — соединение самых разных жанров. По утрам это, как правило, хоррор (смеется), в час дня, во время ланча, — мюзикл, в четыре тридцать — лав-стори. Ну а все рабочее время — это, понятно, трагикомедия пополам с жанром нуар.
— Когда героиня проваливается в иное измерение, она оказывается в польской Лодзи. Почему именно там?
— Я оказался в Лодзи на кинофестивале, посвященном операторскому искусству, зимой, и был совершенно заворожен снегом, ночным небом, неясным светом, отражавшимся в облаках, архитектурой, удивительно прозрачным воздухом. Этот город породил во мне совершенно конкретные чувства — у меня бывает такое с городами. Хотя его улицы и выглядят в фильме холодными и пустынными, а сам он может произвести на кого-то впечатление параллельного мира, для меня это город любви.
— Не значит ли это, что вы вслед за некоторыми другими кинодеятелями стремитесь убежать из Голливуда, считая его местом проклятым?
— Вовсе нет. Как у всякого человека, у меня есть места, где я чувствую себя свободно и комфортно. И хотя мои фильмы теперь почти не связаны с Голливудом ("Внутреннюю империю" финансировали французы. — Newsweek), именно Голливуд — то место, где я ощущаю себя естественно.
— Вы умышленно запутываете сюжеты своих картин? Или просто не любите скучные правильные повествования?
— Нет, почему? Я люблю внятные истории, чему примером мой недавний фильм "Простая история" (совсем не похожий на фирменные линчевские: в нем старик едет к брату через пол-Америки на маленьком тракторе-тихоходе. — Newsweek). Но я люблю истории, которые содержат в себе обобщения и наводят на абстрактные размышления. Все сюжеты моих фильмов именно таковы. Но, возможно, "Внутренняя империя" чуть более абстрактная картина, чем предыдущие.
— Ходит легенда, что на пресс-конференции после премьеры "Внутренней империи" на Венецианском кинофестивале кто-то задал вам вопрос, какой авторам вообще-то задавать неприлично: "О чем ваш фильм?" А вы будто бы ответили: "А я и сам не знаю".
— Меня, вероятно, не так интерпретировали. Я не мог так ответить. Я-то точно знаю, о чем эта картина. Знаю в точности. Знаю значение каждого эпизода, каждой детали. Но я, о чем не раз говорил, не чувствую себя комфортно, когда меня просят растолковывать смыслы моих картин. Во-первых, психологические объяснения убивают тайну. Во-вторых, трактовки — это очень персональное, даже интимное дело. Случай с "Внутренней империей" особенно сложен. Как я уже сказал, эта картина более абстрактная, чем мои прежние. Вдобавок мне кажется, что она говорит со зрителем на языке кино, то есть уловила и передает ощущение сна. Так что вполне резонно, что именно "Внутренняя империя" порождает столь субъективные интерпретации. Мы ведь люди в конце концов, а значит, чем-то друг от друга пусть незначительно, но отличаемся. Каждый судит о мире, исходя из своего опыта. Я бы, может, и хотел, чтобы все полюбили "Внутреннюю империю" и понимали ее в точности, как я, но это же невозможно.
— Ваши герои постоянно чем-то обеспокоены, их гнетут страхи, они пребывают в ожидании этакой ползучей контрреволюции Зла. Вы же не выглядите человеком, который находится во власти фрустраций.
— Ну, вы знаете, для того чтобы изобразить страдание, не обязательно страдать самому. Надо просто очень хорошо понимать, что такое страдание.
— Сейчас многие режиссеры, снимавшие авторское кино, стали делать фильмы со спецэффектами. Актеров снимают на фоне специальных экранов, позволяющих потом дорисовать любую фантастическую реальность. Вам не интересен такой опыт? В конце концов, у вас был когда-то фантастический мегафильм "Дюна".
— Я очень люблю компьютер, просто привязан к нему. Это грандиозное изобретение. Обожаю флэш-анимацию. Вообще очень люблю дигитальный мир. На мой взгляд, это волшебный мир. Но я не уверен, что стану связываться сейчас с большими бюджетами и огромными съемочными группами. Они сковывают по рукам и ногам. От тебя требуют, чтобы ты работал как автомат, по знаку секундной стрелки командуя: "Мотор!" — "Снято!". К тому же в Голливуде чем дальше, тем больше боятся всего непонятного и даже слегка непроясненного. Если фильм ясен как день, но в нем есть малюсенький эпизод, допускающий двойственное толкование, продюсеры и прокатчики пугаются так, словно увидели Оборотня Боба.
— Напоследок вопрос, от которого никуда не деться: откуда в вашем фильме взялись кролики — герои ситкома, который смотрит по ТВ какая-то женщина? Это что, отсылка к Льюису Кэрроллу с его кроличьей норой, через которую попадаешь в параллельный мир?
— Нет-нет, Кэрролл тут ни при чем. Я просто всегда любил кроликов и почему-то решил, что они сгодятся в качестве еще одной абстрактной детали. К тому же мне хотелось дать роль Наоми Уоттс — она говорит за одного из кроликов.
Юрий Гладильщиков
|
----------
"Коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, так и мы должны смещаться к бредовой точке зрения". Бодрийяр |
|
