kromanyonec
BANNED | Редактировать | Профиль | Сообщение | Цитировать | Сообщить модератору
CHELDAN
Легко наверное, когда все понятно? Эта церковь правильная, а на соседней улице не совсем правильная, так?
Добавлено:
Из школьной библиотеки. Скорее всего школьникам это не понятно, но тем, кто многое познал может показаться интересным. 1895 год
Цитата: Дело это было в пятницу, уже после обеда.
Матвей ждал Дыму, но Дыма с ирландцем долго не шел. Матвей сел у окна,
глядя, как по улице снует народ, ползут огромные, как дома, фургоны, летят
поезда. На небе, поднявшись над крышами, показалась звезда. Роза, девушка,
дочь Борка, покрыла стол в соседней комнате белою скатертью и поставила на
нем свечи в чистых подсвечниках и два хлеба прикрыла белыми полотенцами.
От этих приготовлений у Матвея что-то вдруг прилило к сердцу. Он
вспомнил, что сегодня пятница и что таким образом на его родине евреи
приготовляются всегда встречать субботу.
Действительно, скоро мистер Борк вернулся из синагоги, важный,
молчаливый и, как показалось Матвею, очень печальный. Он стоял над столом,
покачивался и жужжал свои молитвы с закрытыми глазами, между тем как в окно
рвался шум и грохот улицы, а из третьей комнаты доносился смех молодого
Джона, вернувшегося из своей "коллегии" и рассказывавшего сестре и Аннушке
что-то веселое. На зов отца девушка вбежала в комнату и подала ему на руки
воду. Он мыл руки, потом концы пальцев, брызгал воду и бормотал слова
молитвы, а девушка, видно, вспомнила что-то смешное и глядела на брата,
который подошел к столу и ждал, покачиваясь на каблуках. Затем они уселись.
Молодые люди продолжали весело разговаривать. Один Борк что-то порой шептал
про себя, тихонько разрезывая луковицу или белый хлеб, и часто и глубоко
вздыхал...
Лозищанин глядел на еврея и вспоминал родину. Вот и шабаш здесь не
такой, думал он про себя, и родное местечко встало в памяти, как живое. Вот
засияла вечерняя звезда над потемневшим лесом, и городок стихает, даже
перестали дымиться трубы в еврейских домах. Вот засветилась огнями синагога,
зажглись желтые свечи в окнах лачуг, евреи степенно идут по домам, смолкает
на улицах говор и топот шагов, а зато в каждое окно можно видеть, как хозяин
дома благословляет стол, окруженный семьей. В это время двери всюду открыты,
чтобы Авраам, Иаков и другие патриархи могли ходить
невидимо от одной лачуги к другой и заходить в дома. Знакомые евреи
говорили Матвею, что в это время ангелы ходят вместе с Авраамом, а черти,
как вороны, носятся над крышами, не смея приблизиться к порогу!
Разумеется, в своем месте Матвей смеялся над этими пустяками; очень
нужно Аврааму, которого чтут также и христиане, заходить в грязные лачуги
некрещеных жидов! Но теперь ему стало очень обидно за Борка и за то, что
даже евреи, такой крепкий в своей вере народ, забыли здесь свой обычай...
Молодые люди наскоро отужинали и убежали опять в другую комнату, а Борк
остался один. И у Матвея защемило сердце при виде одинокой и грустной фигуры
еврея.
Мистер Борк, как бы угадывая мысли Лозинского, вышел из-за стола и сел
с ним рядом.
-- Вижу я, господин Борк, -- обратился к нему Матвей, -- что твои дети
не очень почитают праздник?
Борк задумчиво погладил бороду и сказал:
-- А! хотите вы знать, что я вам скажу? Америка -- такая сторона, такая
сторона... Она перемалывает людей, как хорошая мельница.
-- Что, видно, и здесь не очень-то любят вашу веру? -- сказал Матвей
наставительно.
-- Э, вы совсем не то говорите, что надо. Если бы вы захотели, я повел
бы вас в нашу синагогу... Ну, вы увидели бы, какая у нас хорошая синагога. А
наш раввин здесь в таком почете, как и всякий священник. И когда его
вызывали на суд, то он сидел с их епископом, и они говорили друг с другом...
Ну, совсем так, как двоюродные братья.
-- А вы бросаете все-таки свою веру? -- сказал лозищанин. Ему не
совсем-то верилось, чтобы и здесь можно было приравнять раввина к
священнику.
-- Ну, это очень трудно вам объяснить. Видите что: Америка такая хитрая
сторона, она не трогает ничьей веры. Боже сохрани! Она берет себе человека.
Ну, а когда человек станет другой, то и вера у него станет уже другая. Не
понимаете? Ну, хорошо. Я вам буду объяснять еще иначе. Моя дочь кончила
школу, а в это время мои дела пошли очень плохо. Ну, мне говорят, пусть ваша
дочь идет на фабрику. Плата будет 10 долларов в неделю, а когда выучится --
тогда плата будет
и 12 долларов в неделю. Ну, что вы скажете на это? Ведь это 24 рубля в
неделю, -- хорошие деньги?
-- Очень хорошие деньги, -- подтвердил Матвей. -- Такие деньги у нас
платят работнику от Покрова до Пасхи... Правда, на хозяйских харчах.
-- Ну, вот. Она пошла на фабрику к мистеру Бэркли. А мистер Бэркли
говорит: "Хорошо. Еврейки работают не хуже других. Я могу принимать еврейку.
Но только я не могу, чтобы у меня станок стоял пустой в субботу. Это не
платит. Ты должна ходить и в субботу..."
-- Ну?
-- Ну... Я сказал: лучше я буду помирать или выйду на улицу продавать
спички, а не позволю дочери ломать святую субботу. Хорошо. А в это время
приехал к нам мистер Мозес. Вы не знаете, разумеется, кто такой мистер
Мозес. Это один себе еврей из Луисвилля. У него ум, как огонь, а язык, как
молот. Ну, он перековал всех своих евреев в Луисвилле и поехал в другие
города. Собрались мы в синагогу слушать этого Мозеса, а он и говорит:
"Слышал я, что многие из вас терпят нужду и умирают, а не хотят ломать
субботу". Мы говорим: ну, это и правда. Суббота святая! Суббота царица, свет
Израиля! А он говорит: "Вы похожи на человека, который собрался ехать, сел
на осла задом наперед и держится за хвост. Вы смотрите назад, а не вперед, и
потому все попадете в яму. Но если бы вы хорошо смотрели назад, то и тогда
вы бы могли догадаться, куда вам ехать. Потому что, когда сынов Израиля
стали избивать язычники, а было это дело при Маккавеях, то ваши отцы
погибали, как овцы, потому что не брали меча в субботу. Ну, что тогда сказал
господь? Господь сказал: если так будет дальше, то из-за субботы всех моих
людей перережут, как стадо, и некому будет праздновать самую субботу...
пусть уж лучше берут меч в субботу, чтобы у меня остались мои люди. Теперь
подумайте сами: если можно брать меч, чтобы убивать людей в субботу, то
отчего не взять в руки станок, чтобы вам не помирать с голоду в чужой
стороне?" А! Я же вам говорю: это очень умный человек, этот Мозес.
Матвей посмотрел на еврея, у которого странно сверкали глаза, и сказал:
-- Видно, и тебя начинает тянуть туда же. А я тебя считал почтенным
человеком.
-- Ну, -- ответил Борк, вздохнув, -- мы, старики, все-таки держимся, а
молодежь... А! что тут толковать! Вот и моя дочь пришла ко мне и говорит:
"Как хочешь, отец, незачем нам пропадать. Я пойду на фабрику в субботу.
Пусть наша суббота будет в воскресенье".
Борк взял свою бороду обеими руками, посмотрел на Матвея долгим
взглядом и сказал:
-- Вы еще не знаете, какая это сторона Америка! Вот вы посмотрите сами,
как это вам понравится. Мистер Мозес сделал из своей синагоги настоящую
конгрегешен, как у американцев. И знаете, что он делает? Он венчает христиан
с еврейками, а евреек с христианами!
-- Послушай, Берко, -- сказал Матвей, начиная сердиться. -- Ты,
кажется, шутишь надо мной.
Но Борк смотрел на него все так же серьезно, и по его печальным глазам
Матвей понял, что он не шутит.
-- Да, -- сказал он, вздохнув. -- Вот вы увидите сами. Вы еще молодой
человек, -- прибавил он загадочно. -- Ну, а наши молодые люди уже все
реформаторы или, еще хуже, -- эпикурейцы... Джон, Джон! А поди сюда на
минуту! -- крикнул он сыну.
Смех и разговоры в соседней комнате стихли, и молодой Джон вышел, играя
своей цепочкой. Роза с любопытством выглянула из-за дверей.
-- Послушай, Джон, -- сказал ему Борк. -- Вот господин Лозинский
осуждает вас, зачем вы не исполняете веру отцов.
Джон, которому, видно, не очень любопытно было разговаривать об этом,
поиграл цепочкой и сказал:
-- А разве господин тоже еврей?
Матвей выпрямился. У себя он бы, может быть, поучил этого молокососа за
такое обидное слово, но теперь он только ответил:
-- Я христианин, и деды, и отцы были христиане -- греко-униаты...
-- Олл раит! -- сказал молодой Джон. -- А как вы мне скажете: можно ли
спастись еврею?
Матвей подумал и сказал, немного смутившись:
-- По совести тебе, молодой человек, скажу: не думаю...
-- Уэлл! Так зачем вы хотите, чтобы я держался такой веры, в которой
моя душа должна пропасть...
И видя, что Матвей долго не соберется ответить, он повернулся и опять
ушел к сестре.
-- А ну! Что вы скажете? -- спросил Борк, глядя на лозищанина острым
взглядом. -- Вот как они тут умеют рассуждать. Поверите вы мне, на каждое
ваше слово он вам сейчас вот так ответит, что у вас язык присохнет.
По-нашему, лучшая вера та, в которой человек родился, -- вера отцов и дедов.
Так мы думаем, глупые старики.
-- Разумеется, -- ответил Матвей, обрадовавшись.
-- Ну, а знаете, что он вам скажет на это?
-- Ну?
-- Ну, он говорит так: значит, будет на свете много самых лучших вер,
потому что ваши деды верили по-вашему... Так? Ага! А наши деды -- по-нашему.
Ну, что же дальше? А дальше будет вот что: лучшая вера такая, какую человек
выберет по своей мысли... Вот как они говорят, молодые люди...
-- А чтоб им провалиться, -- сказал Матвей. -- Да это значит, сколько
голов, столько вер.
-- А что вы думаете, -- тут их разве мало? Тут что ни улица, то своя
конгрегешен. Вот нарочно подите в воскресенье в Бруклин, так даже можете не
мало посмеяться...
-- Посмеяться? В церкви?
-- Ну! они и молятся, и смеются, и говорят о своих делах, и опять
молятся... Я вам говорю,--Америка такая сторона... Вот увидите сами...
И долго еще эти два человека: старый еврей и молодой лозищанин, сидели
вечером и говорили о том, как верят в Америке. А в соседней комнате молодые
люди все болтали и смеялись, а за стеной глухо гремел огромный город... |
http://az.lib.ru/k/korolenko_w_g/text_0050.shtml |
Всего записей: 251 | Зарегистр. 11-05-2010 | Отправлено: 21:20 31-10-2010 | Исправлено: kromanyonec, 21:37 31-10-2010 |
|
