Как живут простые люди Надо бы госчиновникам почаще читать вот такие статьи, что ниже: Мы познакомились с ней во дворе больницы: невысокая сухонькая женщина в выцветшем плащике и с потухшим взглядом серых глаз, стоя у ветхой ограды, наблюдала за танцем у большой сосны рыженькой шустрой белочки. Рядом то же самое делал сонный и пушистый кот. – Вот прихожу сюда стресс снимать. Сегодня его выше крыши, а тут хоть чуть-чуть забудешься… Она рассказала, что пять лет ухаживала за тяжелобольным мужем, а год назад его похоронила. – Как мы еще жили на две грошовые пенсии при постоянно растущих бешеных ценах на лекарства и продукты питания, уму непостижимо, – вспоминает она. – Но, видимо, ничего даром не проходит. Теперь вот и сама в больницу попала – говорят, нужна мне операция. Наверное, делать не буду, не выдержу… А как хоронили мужа-то… Он у меня трудоголик, полсотни лет в горячем цехе оттрубил, а на гроб и венок едва-едва денег наскребли. В собесе – смешно даже! – тысячу подкинули, на приличный венок мало! Правда, дочь помогла, хотя и сама с семьей трудно сейчас живет. Гроб выбирали, все выгадывали, чтобы подешевле был. А кладбище в городе закрыто, можно купить место только на вырубках за очень большие деньги. Хорошо хоть разрешили в могиле моей матери похоронить, но мне теперь места не будет, разве что сожгут. Даже трех метров земли теперь нам не положено, зато богатые жулики-махинаторы в Подмосковье скупают ее немерено. Все это видят и пишут об этом открыто, и говорят, но все впустую, потому что взяткой все повязаны и уверены, что никогда их не поймают. Взятка у нас сегодня вроде «национальной идеи» стала, а Медведев и Путин словно этого и не видят, каждый день на экране глаза всем мозолят, все чего-то обещают и сулят, а жизнь все хуже и хуже. Да ни один закон не будет работать, если всем взятка правит. Пойдемте в палату, я устала, – говорит моя знакомая, – сегодня такие разговоры дальше больницы доведут. – Она показывает в сторону длинного кирпичного здания – морга, куда то и дело подъезжают машины. – Среди покойников есть и молодые: наркоманы и парни, отравившиеся паленой водкой, а не только пожилой контингент, престарелые. Вспоминается, как недавно Путин, выступая с отчетом в Госдуме, погрозил пальцем Зюганову: – Монополии государства на водку не будет, не дождетесь! А пока эти «игры» устраиваются властью, разбухают местные морги. Матери теряют детей-сыновей, а старики – внуков и правнуков…. – Смотрите! Белочка-то наша уже через забор махнула, вон она где, – неожиданно радуется моя собеседница, – теперь-то уж кот до нее не доберется. А за стареньким забором настоящая сказка: на залитой солнцем поляне высится волшебный замок – шикарный особняк, он просто слепит глаза. Одни говорят, что сей замок принадлежит завбольницей, другие – что какому-то местному богатею. Прозрачность, о необходимости которой все время говорят наверху, повсюду и натыкается на такие вот замки-инкогнито. Это сооружение так не вяжется и контрастирует с заброшенным и недостроенным корпусом родильного дома с нависшим над ним краном, который возвышается посреди двора, как укор властям, и особенно бывшему главе администрации Башкирцеву, которого все еще судят за допущенную им немалую растрату денег. А у нового главы ни на что не хватает их из-за кризиса. И, как нам объясняют, из-за этого свернуто немало социальных проектов. Зато местные царьки даже и в кризис себя не обижают, разбухая хоромами, а подавляющее число людей живет все хуже, и никакая валоризация не спасает, как в старой пословице эпохи барщины: кто в парче, кто в камке, а мы в холсту на том же мосту. По всей вероятности, путинские антикризисные деньги и наши с вами, уворованные алчными князьками-монополистами, владельцами замков рубли от немыслимых накруток на все и вся, и пошли по всей стране во благо им в первую очередь. А уж там какая-то оставшаяся мелочь брошена на улучшение работы лечебных учреждений. Мы поднимаемся на третий этаж старенького и облупившегося здания терапевтического отделения №1, где со скрипом хватило денег только на ремонт половины этажа – вторая половина (мужская) зияет ветхостью и неуютом. Больных предупреждают, что для анализов баночек в больнице нет, надо приходить со своими. Внизу, в рентгеновском кабинете, гуляют сквозняки, потрескавшиеся стены и черные, заплесневелые углы… Не лучше выглядит и соседний кабинет физиотерапии. И в таких условиях лечат больных, работают врачи и сестры – хотя последних впору представлять к награде, хочется поклониться им в ноги: трудятся они поистине героически, с предельной нагрузкой. Как выразилась одна из сестер: «Жива еще в нас Советская совесть!» Даже в начале весны, когда им долго не выплачивали зарплату, а выдали лишь аванс по одной тысяче рублей, усердие не спадало. Завотделением М.С.Комарова, большой профессионал в своем деле, предельно внимательна к каждому из больных, буквально днюет и ночует в отделении. Трижды и четырежды обходит палаты. Говорят, это ее стиль работы. И с питанием по нынешним кризисным временам все обстоит здесь неплохо. По крайней мере для нас, неизбалованных рядовых граждан, оно вполне приличное и с душой приготовленное. Повара, работники столовой поднимают у больных настроение своей сердечностью и теплотой, удачно сказанной шуткой. А с какой искренней заботой и болью обмывают и обхаживают в больнице бомжей, подобранных со всех улиц и подвалов и доставленных сюда! Для них тут поистине настоящий санаторий. Только горько, оттого что выписывают их отсюда снова на улицы и в подвалы. Хотя президент и премьер не устают твердить, что с осуществлением национальных программ по здравоохранению у нас многое улучшилось. С таким же ликованием в голосе сегодня наверху говорят о выделении дополнительных средств на оборудование лечебных заведений. Но госпожа Голикова замечает, что пошлют их в основном тем, кто к этому приспособлен. А если уж они застыли «в каменном веке» по причине мизера средств в местной казне, им ничего не светит, и на них поставят крест. А ведь большинство лечебных заведений для нищих трудяг по всей России именно в таком вот почти бомжовом положении и находится. Как быть с ними? – Так ведь и мы сегодня с их валоризацией приближаемся к бомжам, – говорит моя знакомая, – если нет денег на жизнь, на лечение, даже на смерть, к какой категории нас отнести? Вот мне, допустим, пенсию подняли до 8 тыс. рублей. Больше 4 тыс. уходит за квартиру, свет, газ, телефон (от последнего, пожалуй, откажусь!). На остальные надо жить и покупать дорогие лекарства. Власть говорит о 8–10 процентах инфляции, а ее зашкаливает за 12–14 процентов. А уж одежда, обувь, белье вообще не в счет – мы на это не имеем права, но ведь я тоже всю жизнь проработала в швейном производстве, скольких людей одела – сама голая сегодня! Раньше рабочему человеку везде были двери открыты, попасть на прием к врачу, любому специалисту вопросов не было. Сегодня в новой, три года назад открывшейся поликлинике на весь район остался один онколог. Чтобы к нему записаться, моя соседка встала занимать очередь в 2 часа ночи. Вспомнили мы с ней, как в нашей стране высоко было поднято слово «рабочий», а сегодня всем дали позорные клички: «наймит», «гастарбайтер», «бомж»; разделили всех на рабов и господ и орут: «Классов у нас нет!» А ведь это мы сами позволили и позволяем так себя опускать своим непротивлением, своей покорностью. – И все же думаю, что все еще впереди, народ уже выходит из спячки, – говорит Ксения Алексеевна (так зовут мою знакомую). – Все время мужа своего вспоминаю, ведь мы с ним больше полувека прожили. И, может, даже к лучшему, что он не дожил до нынешнего Дня Победы, а то уж очень переживал бы – разве за такую жизнь, как сегодня, кровь наши люди на войне проливали? Никакие праздники нынче не радуют, а наоборот, словно подчеркивают такой горький наш итог жизни. Я тут по радио слушала стихи про войну, – продолжает она, – читали хорошие стихи, а потом все призывали молодежь быть достойной памяти павших. Правильный призыв, но ведь сперва надо им работу дать, чтобы не было безработных, с жильем помочь, в жизни определиться, свое полезное место найти, а потом уже и призывать. Нас-то когда к этому призывали, воспитывали, у нас тогда уже было дело, мы знали, чего хотели и во имя чего работали. Вот у меня племянник в Питере, молодой еще. В прошлом году работы лишился – выбросили с предприятия, где он давно трудился, а вместе с ним и многих еще. Предоставили ему пособие по безработице 4 тыс. 700 рублей. Жить на них можно?! Стоит на бирже труда, обегал весь город и ничего не нашел. На худой конец, пишет он, профессиональный рабочий в грузчики пойдет. Вот такая программа жизни для молодежи у президента, заставляющая человека жить одним днем. Зато сколько шума и пафоса! Ой, забыла совсем про уколы, – спохватилась моя знакомая. – Ну да ладно, все равно буду выписываться, готовиться к встрече со своим милым там, в поднебесье, – ничего другого нам сегодня больше не остается. А на операцию, даже если дочка будет настаивать, не пойду, будь что будет… Да и нет больше сил такую жизнь терпеть. Войну пережили, впереди будущее маячило, а сейчас что? Очень уж нерадостным получился наш разговор. И все же дочка моей собеседницы не теряет надежды уговорить маму лечь на операцию. |