Catherina Gordeeva журналист, автор фильма о блокаде «Голоса», два года назад переехала из Москвы в Санкт-Петербург В Питере вообще многие эмоции более сдержанны. А в том, что касается Дня Победы, на мой взгляд, там больше понимания того, о чем идет речь, про что этот праздник. Разговоры «Давайте же вспомним!», «Будем помнить!» в Питере выглядят пустой патетикой. Это не работает, просто потому что о Блокаде и о том, что она сделала с людьми, там невозможно забыть. Блокада всё время существует, всё время присутствует: улицы, по которым человек идет, мосты, которые он переходит, и всё, что он видит вокруг… Если перефразировать Бродского: этот пейзаж, не способный обойтись без Блокады, без памяти о ней. В Питере иногда ведутся какие-то идиотские разговоры о создании какого-то суперсовременного и многофункционального музея памяти Блокады, но нормальные люди эти разговоры не поддерживают, потому что Петербург уже сам по себе самый большой и очевидный музей Блокады, хотя, конечно, я всегда горюю, что знаковые для 1941 — 1944 годов места в городе не промаркированы соответствующим образом: здесь умерли такие-то, сюда попала бомба, здесь безногий мальчишка три месяца подряд просил хлеба и замерз (это реальная история, связанная с Домом офицеров на Литейном). Мне Константин Эрнст, генеральный продюсер Первого канала, однажды рассказал, что учился в школе имени Тани Савичевой и лет шесть был отличником. В качестве награды за хорошие оценки он шесть лет сидел за партой Тани Савичевой. Когда он мне про это рассказал, я даже говорить не могла. Ты сидишь за партой человека, которой умер чудовищной смертью. Я бы не смогла. А в советские времена это было наградой. Я не понимаю, как вот он там сидел, о чем думал, страшно ли это было? Своеобразный петербургский характер и не выключающаяся ни на минуту генетическая память о войне и Блокаде, в частности, обусловлены ещё и тем, что ты сидишь, условно, в баре и понимаешь, что за углом ремесленное училище, где в блокаду умерли подростки, напротив дом, где голодала семья, через дорогу падала бомба. В самом питейном треугольнике Петербурга (Белинского, Рубинштейна, Кирочная — вот эти улицы) у домов косые углы не потому, что так задумал архитектор, а потому, что падали бомбы, отбивали угол дома и дома потом так отстраивали. И это все знают. Искусственных напоминаний здесь, быть может, и не надо. Свое первое 9 мая в Петербурге я встречала в прошлом году вместе с детьми и друзьями-блокадниками, которые у меня появились после съемок фильма «Голоса». Мы шли по Петербургу, и это было не так страшно как в Москве. В Москве 9 мая всякий раз превращается в инсценировку взятия Берлина: боеголовки, снижающиеся «Стрижи», танковый гул... В Петербурге не так: там дарят шарики, цветы, играет духовой оркестр. Это какой-то действительно светлый праздник. Но это за пределами Дворцовой площади. Надо сказать, что когда я увидела ПЗРК и огромные грузовики, навьюченные системой ГРАД, на тоненькой, маленькой, такой невероятно европейской Мойке, напротив дома Пушкина, у меня сердце остановилось. А едущие по брусчатке Дворцовой танки — это страшно и вообще-то, конечно, разрушительно для культуры. Я даже не представляю, сколько валокордина пьет в этот день Пиотровский, наблюдая за военной техникой из окна Зимнего. Но всё равно в Питере, как и в любом провинциальном городе, а Питер, как не крути, к сожалению или к счастью, — это провинция у моря, в сравнении с Москвой, все пушки потише. В городе явно меньше денег, и от этого — официальной мишуры и наносного меньше. Потому что я сейчас приехала в Москву, и ощущение от полощущихся флагов и вот такой вот звенящей, угнетающей атласно-глянцевой красоты такое жутковатое, что как будто ты в 1937 году и где-то за углом расстреливают. Думаю, характер праздника в Москве такой отчасти и потому, что она — мегаполис, переездной город. Сюда все откуда-нибудь переезжают. Большинство людей не живет в городе семьей в третьем или пятом поколении. Редко здесь бывает так, чтобы чтобы в кругу семьи сесть и вспомнить 9 мая 1945 года. От этого смещаются акценты, люди не очень понимают, что празднуют, и праздник становится бессмысленными. Когда нет памяти, этот день становится просто ярким, громким и бессмысленным. А всё-таки для тех, кто прошел войну, прошел Блокаду, это несколько другие эмоции. Это очень сложный и щемящий день. Одна блокадница мне рассказывала, как встретила 9 мая в детском доме под Ярославлем в эвакуации. Её вывезли в апреле 1942 года по Дороге жизни после того, как зимой у неё все умерли. Такая Таня Савичева: у неё на глазах умирала сначала бабушка, потом мамина сестра, потом мама… И вот 9 мая эта моя знакомая, Ирина Богданова, встречает в детском доме. И воспитательница громогласно объявляет о Победе. И дети радуются, орут, бесятся, дерутся подушками и даже не идут на обед от счастья… И сначала ликование было огромное. А потом один за другим каждый из этих детей забился под кровать и стал плакать: дома-то их никто не ждал, родителей нет, родных нет, всех угробила война. Они очень ждали окончания войны — это был рубеж, которого ждали все. Но когда он наступил, как-то отчетливо пришло понимание того, что всего, что было у них до войны, больше не будет. Кончилась война, и? Оказалось, что за этим «и» ничего нет. После Победы детдомовцев станут возвращать в Ленинград, и там ничего нет — ни квартиры, ни ложки, ни мишки. И мамы больше никогда не будет. День Победы для них радостный, но тяжелейший день. Мама не узнает, что наступила Победа, мама не разделит со мной радость. Нельзя весело праздновать день рождения, если у тебя кто-то умер в этот день. Вроде бы праздник, но уже грустный. И то же самое с Днем Победы. Это праздник, как бы это банально не звучало, со слезами на глазах. И государственный оглушительный масштаб подменяет сегодня суть того, что чувствуют старики. В Петербурге память о войне очень четкая, очень понятная. Все берут бабушек живых под руку и отправляются по самым понятным маршрутам. Дорога жизни, Ладожское озеро, Пискаревское кладбище. Всё совершенно ясно, не требуется дополнительных пояснений, не нужно пустословия, лишний раз проговаривать, объяснять, а чего это мы тут собрались. В Петербурге не как в Москве, где все комплексно вспоминают про войну в один единственный день (плюс-минус 10 дней). В Петербурге большое количество дат, которые так или иначе возвращают к Блокаде: День снятия Блокады, День полного освобождения Ленинграда от немецко-фашистских захватчиков, День, когда замкнулось кольцо. То есть там есть большое количество дней, которые не дают уйти памяти. Это при том, что ведь сразу после войны память о Блокаде стирали как могли. Маленков тогда заявил, что «только врагам нашей родины мог понадобится миф о блокаде, чтобы принизить руководящую роль товарища Сталина». Тогда же разгромили огромный музей Блокады, превратили его в маленький закуток. 70% хроник Блокады было уничтожено во время дела о музее Блокады в конце 1940-х. Это вам кажется, что нет ничего более жуткого, чем фотографии того, как возят трупы в санках по Невскому. Нет, это вполне себе официальные фотографии истории Блокады, которые решили оставить на память. А фотографии, передающие всю жуть, всю безысходность того времени были уничтожены вскоре после войны. Их никто не увидит больше. Это ужасно. После 1949-го, Ленинградского дела и разгрома Музея обороны Ленинграда Блокада и война (такая, какой она была, правда о войне) стали табуированными темами не только в Ленинграде, по всему Советскому союзу. Двадцать лет про Блокаду рассказывали только дома, только близким. Но вы же не будете с утра до вечера рассказывать своим родственникам о Блокаде, чтобы они хорошенько запомнили? Есть и другие дела. И за первые годы после войны, когда ветераны Блокады ещё были живы и относительно здоровы, стерлись почти все воспоминания. Это потом уже пришел Брежнев, сделал 9 мая праздником, распорядился о выплатах, разрешил говорить о Блокаде вслух. Это только в 1970-х правительству пришла идея делать из этой победы национальную гордость. А до этого ничего, вы не герои. Несмотря на то, во что государство превратило этот праздник в последние годы, ветераны, будь они из Петербурга или любого другого города, очень дорожат вниманием и очень трепетно относятся к тому, когда их зовут куда-то, приглашают на праздники. 15 лет назад, незадолго до первого путинского 9 мая, дедушке моей подруги, кавалеру трех Орденов Славы, пришло в Уфу письмо, где его приглашали пройти по Красной площади на торжественном параде. Он радовался как ребенок: «Да я! А вот меня! Да я пойду!». Потом праздник приближался, а ему никто не звонил. Его дочь была достаточно состоятельной и сказала: «Пап, давай не будем ждать этого звонка и я сама куплю тебе билет на Красную площадь». Он говорил: «Да нет, ты не понимаешь, меня сейчас Родина позовет и мы пойдем по Красной площади, пойдем, как тогда!». В общем, вышло так, что про него забыли. И не просто так, а потому что оказалось, что он по росту не подходит для того, чтобы маршировать вот в этой парадной коробочке по Красной площади. Он сильно переживал, болел и довольно скоро после этого умер. Для меня это была очень воспитательная история о том, как им всё-таки важно внимание, насколько они недолюбленные, неотблагодаренные, нами недослушанные, и как это всё забалтывается в этой исторической мишуре. И поэтому, наверное, самое главная и сама щемящая история, которую мы можем сегодня придумать, это история с «Бессмертным полком», которую придумали ребята из томской телекомпании ТВ2. Знаете, когда я в прошлом году увидела Невский, от края до края полный портретов тех, кто не дожил, тех, кого мы любим и стараемся не забыть… Ну это такие очень важные и правильные слезы, которые льются из глаз любого, кто это видит… Мы с детьми обязательно пойдем и в этом году смотреть. В каких городах я ещё встречала 9 мая? В детстве я в Ростове встречала этот праздник. Школьники дарили ветеранам цветы. Мы их всех знали в лицо, ведь это ветераны из соседнего двора. И что, кстати, приятно: никаких гаубиц на брусчатке там никогда не было. Но в Ростове с этим праздником не совсем так однозначно, как в Петербурге: там несколько другая историческая память. Ростов, как известно, дважды... Но это другая история. Последний раз в Ростове я праздновала 9 мая с родителями на даче несколько лет назад. Там было много пьяных с огромными животами и трехлитровыми банками с пивом, которые орали «Россия!», жарили шашлыки и освежались в зацветшей жиже водохранилища. Но это было за городом, а как сейчас в городе, я не знаю. И ещё однажды я встречала 9 мая на Байконуре, там, понятно, город совсем молодой и никакой исторической памяти быть не может. Но зато в этот день очень трогательно маршируют космические войска. |