feod
Full Member | Редактировать | Профиль | Сообщение | Цитировать | Сообщить модератору
Когда трубач берет трубу
и губы сложит в бантик лживый,
как у вола в ярме -- на лбу
кровь, дергаясь, шатает жилы.
И выползают из орбит
глаза кроваво-мраморные,
и ледником тоски свербит,
как льдами сердце мамонта.
Он корчится попав в тиски
огней, они его свежуют,
всю требуху его тоски
труба вбирает в поцелуи,
и в кольцах, жалящих ее, --
в клубке покачиваний мерных --
змей-искуситель лег змеей,
баюкающей раем смертных.
И яблоки во тьме горят,
и кожа, нежась, вся иззябла,
и мнится Лысая гора
из крупных, говорящих яблок.
О, пенье дивное, сдавись
до мундштучка, до рта медяшки,
а тело пусть свисает вниз
под мокрым облачком рубашки.
Что если музыка дыша
вольноотпущенницей смерти, --
освобожденная душа,
вдыхающая млечный ветер.
О, черный голос горловой,
как мед живой, как кровь тягучий,
о, солнца сон над головой,
весь медленный, в песке излучин,
весь пеной блюза голубой
и пеньем в глубине излучен.
Угасла жизнь, ушла из глаз
земною солью в звук последний,
там змейкой золотой зажглась,
где он вечноживущий, летний.
А.Алейник
|
