Per_aspera_ad_astra
Advanced Member | Редактировать | Профиль | Сообщение | Цитировать | Сообщить модератору
Наткнулся, на любопытное интервью Акунина.
Цитата:
Григорий Чхартишвили: новое имя тождественно обновлению сути
Уже 10 лет вы пишете под псевдонимом. Вы лучше всех знаете отношение к фигуре таинственного автора и перемену этого отношения за эти годы. Что для вас в 1998 году значила идея псевдонима и его последующего раскрытия?
Нежелание попасть в дурацкую ситуацию -- вот что было главным. Я все-таки был солидный человек -- заместитель главного редактора в важном журнале, критик-публицист, член того и сего, ну и просто уже немолодой дядька с лысиной и бородой. И вдруг детективы. Это сейчас к нашему брату детективщику отношение приличной публики несколько помягчело, а 10 лет назад это было все равно что сочинять порнографические романы. За такое даже и не палкой, а метлой выгоняли из компании человеческой. Вот я и решил на всякий случай спрятаться. Амнистия при разоблачении мне могла выйти лишь в одном случае -- при сильно большом успехе. А его пришлось ждать долго.
Был ли вариант, что вы так никогда и не признаетесь, кто такой Акунин?
Конечно. У меня с издателем Игорем Захаровым в контракте был специальный пункт на этот счет: "12.3(в) В случае если Автор примет решение не разглашать Тайну Псевдонима, Издатель обязуется унести вышеуказанную Тайну с собой в могилу, а если не унесет, то будет зарыт в могилу вместе с Издательством". Это вольный пересказ, точной формулировки не помню.
Был ли чей-то пример, опыт, который был вам важен: Гари-Ажар, Виан-Салливан, Пессоа, японские художники, менявшие имя?
Не только художники. Вообще, японцы, достигшие некоего поворотного момента в жизни, в прошлом часто брали себе новое имя. Почувствовав, что прошли какой-то один путь до конца и находятся в преддверии нового пути. Да, такой мотив у меня был. В качестве литературного переводчика к тому времени я уже сделал все что мог. Я, конечно, мог перевести еще тысячу авторских листов, но уже не поднялся бы выше в профессиональном смысле. Не потому, что достиг абсолютного совершенства в этом замечательном ремесле, а потому, что уперся головой в свой собственный потолок. Лучше переводить уже не получалось, а топтаться на месте было досадно. Понимаете, жизнь дается нам только раз, и нужно прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
Иметь псевдоним, чтобы его навсегда сохранить или чтобы потом раскрыть -- есть ли что-то общее у этих стратегий?
Навсегда сохранить псевдоним для автора, чьи книги хорошо продаются, невозможно. Потому что есть гонорарная ведомость, бухгалтерия, налоги и прочие подобные штуки. Бедный Ромен Гари, затевая Ажара, об этом как-то не подумал и в результате оказался в тяжелой ситуации уклоняльщика (есть такое слово?) от налогов. Это стало одной из причин самоубийства. Поэтому успешному псевдонимщику от раскрытия не уйти. Я бы не стал сильно рассчитывать на молчание тетенек из бухгалтерии и налоговой инспекции, когда речь идет о чем-то массмедиально интересном.
Можно ли считать псевдоним чем-то вроде добровольно надетой маски, от которой можно отказаться, но которую нельзя изменить? Ваши эксперименты с жанрами -- это попытка выяснить возможности маски Акунин или желание сделать ее такой же гибкой, как лицо?
Новое имя тождественно обновлению сути. В моем случае это мне нужно еще и для того, чтобы обозначать перед читателем правила игры. Если текст подписан фамилией Акунин, ждите развлекухи. Если фамилией Чхартишвили -- это уже не беллетристика, так что не взыщите за занудство.
Роман в неакунинской манере вы могли бы написать под именем Борис Акунин? Или понадобится новый псевдоним?
Акунин превратился в своего рода видовое обозначение. Люди покупают книги этого автора, потому что ожидают чтение совершенно определенного типа. Пару раз я попробовал писать несколько по-другому и почувствовал, что это неправильно. "Пелагия и красный петух" не тот роман, который должен был выпускать Борис Акунин. Большинство читателей остались разочарованы. Это было нарушением негласной конвенции. Лучше было, наверное, взять псевдоним.
Начиная с первых томов Фандорина и до сих пор читателей привлекает тайна неизвестного автора. Например, в последнее время появились и некто Брусникин, и некая Анна Борисова. "Там" -- чем это привлекает читателя?
Если привлекает только тайна неизвестного имени, грош цена подобным сочинениям. Долго они на рынке не продержатся. Когда текст нехорош, не поможет никой туман и никакая рекламная кампания. Если же книга понравилась, то ей все на пользу -- фигура автора, отсутствие фигуры автора. Конечно, бывают новые авторы, чья личность настолько живописна, что это способствует популярности книг. Например, Байрон. Или Игорь Северянин. Бывает и наоборот: посмотришь на автора -- и читать его расхочется. Тогда уж лучше прятаться от публики под псевдонимом...
Почему людям интересен таинственный автор? Интересна игра? Тайна? Вера в то, что в самом писательстве есть тайна?
Тут два совершенно разных вопроса. Как я уже сказал, я вовсе не уверен, что читателю интересен всякий таинственный автор. На кой он сдался со своими тайнами, если написал какую-нибудь муру?
Вот что касается писательства, то тайна сия действительно велика есть. Когда я только начинал играться в эти игры, мне казалось, что тут одна лишь гимнастика ума. Я, разумеется, говорю сейчас не о большой литературе, а о беллетристике. Однако и с беллетристикой все оказывается не так очевидно. Создание вымышленного мира и заселение его вымышленными людьми -- процесс довольно загадочный. Непонятно, каким образом и в какой момент этот конструктор "Лего" начинает жить собственной жизнью. А это точно происходит, по себе знаю. То есть, может быть, для читателя моя писанина не более чем туча безжизненных строчек. Но для меня это не так. Ощущать, что становишься жертвой собственного иллюзионизма, очень странное состояние.
Если автор исповеди юной наркоманки окажется старым большевиком, читатели рассердятся? В каких вообще жанрах они бы не позволили автору спрятаться под псевдонимом?
В США, где публика к жанровым правилам относится очень серьезно, было несколько неприятных скандалов, когда автор какой-нибудь особенно проникновенной, исповедальной книги оказывался не тем, за кого себя выдавал. Или когда обнаруживалось, что роман, поданный как пусть беллетризованная, но подлинная история, оказывался полным вымыслом. Возмущение читателей мне понятно. Мистифицировать публику на поле заведомой фикции похвально и полезно, обманным путем залезать в душу -- это не комильфо.
Как связаны таинственность и известность? Влияет ли инкогнито на превращение автора в медийную фигуру?
Превращению автора в медийную фигуру инкогнито только мешает. Хоть краешек личика из-под чадры показывать необходимо. Публика -- дитя капризное и непостоянное. Позовет, позовет, не докличется и к другому дяде побежит. На которого можно поглазеть и которого можно пощупать. Уж как всем любопытно было сунуть нос в жизнь Виктора Пелевина. Но он, как говорится, на контакт не пошел, и со временем любопытство, не подпитываемое новой информацией, угасло. Книжки Пелевина охотно читают, а его самого уже особенно не дергают. Вот вам пример успешного сопротивления медийности.
Если условно обозначать несколько типов соотношения автора и человека -- писатель-псевдоним (то есть человек убран в тень, как Акунин), писатель-персонаж (откровенности всякого рода: я фашист, я брошенный муж) и обычный писатель, то как они сейчас соотносятся друг с другом?
Писатель-персонаж -- это традиция эгоромана, более всего популярная в Японии, где публичное литературное харакири считается нормальной писательской практикой. Смотрите, например, новеллу Бориса Пильняка "Рассказ о том, как делаются рассказы" про писателя-японца. Писательский эксгибиционизм никуда не делся и наверняка останется одной из наиболее распространенных форм серьезной литературы. В конце концов, единственная реальность, которую никто не осмелится оспорить,-- это личные ощущения автора от его собственной жизни. Когорта писателей-псевдонимов получила мощное пополнение благодаря сетевой литературе и блогам, где мало кто пользуется собственной фамилией. Думаю, если подсчитать всех, кто сегодня вообще пишет (а не только печатается), то нас, псевдонимщиков, окажется абсолютное большинство. Процентов этак 99. Ну а оставшийся процент -- обычные писатели. |
|
