Советские народные люди ставят СССР одной из заслуг развитие русского кино, приводя в пример Эйзенштейна (мы о нем поговорим сегодня). Следует сказать, что знаменитая фраза Ильича (полностью звучащая как "Пока народ неграмотен — важнейшими искусствами для нас останутся кино и цирк") содержала в себе зловещие предсказания суде кинематографа в Советской России. Как только советская власть более–менее освоилась и поборола хаос двадцатых, пользовавшихся небывалой свободой киношников взяли за яйца и наступил т.н. "период малофильмья". Картин в сталинском Союзе снималось мало, и это были нечеловеческое, инопланетное кино. Я очень советую всем посмотреть "Великого гражданина" Эрмлера. Это апофеоз сталинского кинематографа, политический триллер 1937–го года. Мрачная и величественная картина, в которой свормы политизированных насекомых ведут грандиозно–извращенную борьбу. Сейчас это смотрится не агиткой, а таким сталинским "Триумфом воли", прекрасным снимком эпохи, выполненным без всякой рефлексии. Другой важный момент — Сталину кино нравилось, но так как Сталин был полуграмотным, то кино ему нравилось специфическое. Если быть точным, ему нравился "Чапаев". Прекрасная картина перепахала нежного грузина и он еще какое–то время пытался требовать от всех советских режиссеров снять своего "Чапаева", в частности, заставил Довженко снять "Щорса". Наконец, третий тренд — это четкая взаимосвязь между качеством фильмов и циклами репрессий. Кинорежиссеры ничем не отличались от другой творческой интеллигенции, им также было невыносимо работать в содрогающейся от массовых казней стране.
Итак, мы определились с тремя главными трендами сталинского СССР. Это
1. Нечеловеческое кино, в котором сложные политические интриги затмевают всё остальное.
2. "Снимите мне еще одного "Чапаева"! и вообще плотная опека со стороны полудикого грузина.
3. Четкая корреляция между качеством фильмов и жесткостью репрессий. Можно также сказать, что в 30–40–ые советское кино жило за счет творческого запаса, накопленного в анархические 20–ые.
Теперь про Эйзенштейна. Все знают, что он был гением, что он работал на советскую власть и что он снял "Гордость советской кинематографии" — "Броненосец "Потемкин". Казалось бы, чего тут рядить, "советская власть дала путевку в жизнь". Штука в том, что Эйзенштейн, как бы это сказать яснее, был безумным кино–поэтом, любую власть замечавшим мало. Когда его отправили учиться во Францию на самообеспечении, он, чтобы добыть денег, снял чудовищный фильм на средства мецената, желавшего, чтобы в картине играла его жена. Меценату нужна была такая рафинированная пошлость, Эйзенштейн снял пошлость (Бунюэль, как увидел картину, так по всему Парижу бегал, искал Эйзенштейна, чтоб морду ему набить). Советской власти нужны были агитки — Эйзенштейн снимал бойню. Посмотрите ту же "Стачку" — жандармы швыряются детьми, карту рабочего квартала заливает чернильная кровь, фильм заканчивается крупными планами забиваемой скотины, кровь, кровь и мясо. Это чистое вдохновение, это кинопоэзия, это ультранасилие крупным планом задолго до всякого тарантины:
http://www.youtube.com/watch?v=jWiDciPuSW4&feature=player_embedded
Но не будем отвлекаться, о "Потемкине". Когда "Потемкин" вышел в советский прокат, партийные власти оценили его весьма средне и… продали за границу, в Германию, в обмен на чистую пленку. Таков был уровень тогдашней культуры советских чиновников. В Германии "Потемкина" перемонтировали, посмотрели и ахнули. Началось всеобщее европейское сумасшествие по поводу "Потемкина", картина имела гигантский успех в Европе, вот только у советского правительства не было даже негатива феноменальной картины. Пришлось советским народным людям с красной от смущения рожей бочком–бочком выкупать обратно пленку главной советской же агитки. А что было бы, не попади "Потемкин" к фрицам? Скорее всего, фильм оказался бы утраченным, точно так же, как утрачена другая работа Эйзенштейна — "Бежин луг". Его просто не дали доснять, Эйзенштейна затравили, картину уничтожили, от нее сохранились лишь несмонтированные срезки кадров. Мы сейчас можем их посмотреть. В режиме диафильма. Большое спасибо любивший кино советской власти.
Коммунисты продолжили издеваться над Эйзенштейном, заставили его покаянную статью написать, постоять на коленках перед номенклатурными рожами. Но коммунисты забыли, что нельзя слишком уж давить человека, делающего крупные планы забиваемых коров. Забыли, что перед ними один из лучших режиссеров в мире. Лицо кинематографа. Эйзенштейн в тот раз утерся и продолжил работать, сняв довольно среднего (для его уровня) "Александра Невского" и первую серию "Ивана Грозного". Товарищу Сталину первая серия, восхвалявшая опричников и репрессии, понравилась (скорее всего, из–за вполне прозрачных аллюзий, кремлевский горец принял фильм за такую изысканную лесть), и он дал добро на вторую серию, дескать, продолжайте, товарищ Эйзенштейн. Товарищ Эйзенштейн и продолжил. Любишь смотреть кинцо, товарищ Сталин? Щас мы тебе такое кинцо покажем, что до последнего вздоха вспоминать будешь!
http://www.youtube.com/watch?v=8zzSRSu_XmA&feature=player_embedded
А тут прям с самого начала:
http://www.youtube.com/watch?v=asLpJY77qHg&feature=player_embedded
Неизвестно, на что именно больше обиделся на Сталин — на брошенную в лицо Грозного (с которым он себя ассоциировал, "Я — супермэн, йоу!") тираду про "беззаконного царя", или на танец древнерусского НКВД, больше всего напоминающий гнусное беснование. Но в историю мирового кинематографа Сталин вошел прежде всего как тупая чурка–обиженка, запретившая вторую часть "Грозного" и сорвавшая съемки третьей. Как дегенерат, показательно отхлестанный по щекам "лицом советского кинематографа", как ублюдок, долго–долго достававший гения и, наконец, доставший.
Резюмируем: советская власть в кино не разбиралась, коммунисты умудрились продать за границу свою главную агитку, зарезать кучу вполне лояльных СССР работ, свести творческий процесс к отображению политизированной жизни насекомых. Более того, главный любимец коммунистов товарищ Сталин попытался обращаться с главным русским режиссером, как с дешевой шлюхой, снятой на одну ночь. Эйзенштейн шлюхой не был, и выставил Сталина узколобым дебилом, поджигающим ноты у Моцарта. Таким образом, отношения советской власти с кинематографом были в шаге от взаимной ненависти. |
И ведь что самое смешное, — не в бровь, а в глаз. 
