uncleua
Запрет на пост | Редактировать | Профиль | Сообщение | ICQ | Цитировать | Сообщить модератору
Цитата: Удивительные приключения хохлов в Белоруссии
Или ЧАМУ Ж МНЕ НЕ ПЕЦЬ, ЧАМУ Ж НЕ ГУДЗЕЦЬ!..
Петро ХАВКАТЫЙ Объективная газета
Из тумана мы выехали перед самым Домановым, Впереди - почти неизвестное и всегда тревожащее – пересечение ставшей теперь границей незримой полосы, разделяющей два совершенно разных государства. Разнятся они и по общественному укладу, и по социальному положению. Как и по отличительному от других и немногих государств – политической стабильности, время от времени нарушаемой всплесками оппозиционной мелкоты, безусловно, купленной и оплаченной силами, явно, но напрасно, претендующими на мировое господство.
Пересечение этой незримой полосы, разделяющей ухабистое украинское шоссе от классной белорусской автострады, прошло гладко. Белорусам видать надоело препятствовать пересечению границы редакционной автомашиной, и, тем более, что на этот раз бригада редакции состояла только из журналистов-участников боевых действий, де еще - орденоносцев. Но это, так сказать, к слову.
После неубранной кукурузы на полях помрачневшей Украины, невспаханных полей, опущенных долу головок чертополоха, почерневших подсолнухов и редких всходов то ли озимых, то ли проростков осыпи поздно скошенного хлеба, поля Белоруссии отличались явно в лучшую сторону. А рокадная автострада, ведущая к московской трассе, своей гладкостью усыпляла. Остановились. Впереди мосток через речку-ручеек, справа выпас с большущим, непривычным для украинца стадом КРС – крупного рогатого скота, в котором все как на подбор коровы и телки пятнистые бело-черные. На коне - пастух, отбившихся коров загоняют пастушьи собаки. Дальше за стадом четыре мощных трактора вспахивают поле. За ними тучей следуют вороны, подбирая вывернутый лемехами корм.
Пока мы дожидались закипания включенного через преобразователь кипятильника, к нам подскакал пастух.
- Вы, гэта, дарэмна стали тут, у Беларуси даишники суровыя, а, бачыце, белая линия, нельга за яе заязджать та застанавливацца. Паехали далей - метрав за сто за паваротам, там и стаянка. Я давяду.
За поворотом действительно был уютный закуток для автолюбителей. Мурованная стенка отгораживала асфальтированную площадку от пролеска, в котором был туалет и ящик для мусора. Скамейки и стол не загажены, все чистое и ухоженное. Наш проводник отказался от предложенной трапезы, сославшись на то, что отвечает за «савгаспнае» стадо, но от сигареты не отказался и засунул ее в полупустую пачку «Примы».
- Как зовут-то хоть скажи, товарищ, ежели не секрет это у вас в Белоруссии?
- А у нас в Беларуси сякрэтав няма. Кали хочаш падкавырнуть нас беларусов, то зазря ты гэта задумав. Мы людзи вольныя и свабодныя, а што пра нас трындят, то гэта ад непаразумення.
- А зовут-то вас как?
- Янек я, я естэм поляк, но я беларус и гэта мая радзима.
Янек поддал под бока коню и ускакал выполнять свои ответственные обязанности.
- Видишь, Гуцул, (так я называю нашего сельхозредактора, уроженца гуцульщины) у этих «забембаных» бацькой белорусов и стадо есть, и пастух, и ответственность. – Так – Гуцулом - я называю и «подкалываю» сельреда потому, что он не хочет верить в возможное процветание Белоруссии, не избравшей «незалэжнисть», «захидный вектор», «майдан», революцию и прочее. Гуцул – наша внутриредакционная оппозиция и это помогает нам быть более или менее объективными.
- Это они возле границы всех коров согнали, чтобы видимость благополучия создать, и трактора в это время гоняют для той же видимости. Кто в это время пашет?
- А у нас даже и для видимости уже не пашут и не сеют.
Поцапались и поехали дальше. Но дальше было «хуже»: фермы с застекленными проемами окон, побеленные, с асфальтированными подъездами, доярками в белых халатах...
- И это - показуха?
- А давай свернем в глубинку, там посмотрим, и, скажу со всей ответственностью: этих потемкинских ферм мы не увидим.
Пересекли «Брест-Москву», проехали километров пятьдесят. За лесом виднелось уже не несколько ферм, а целый комплекс. Подъехали, остановились у стайки девчат, приехавших на УАЗике.
- Добрый день, красавицы. Молочком не угостите?
Девчата переглянулись и дружно захохотали: - Вам какого молока, от Нюрки или Хаврюши? – И опять заливистый смех. – У нас ведь свиноферма!
М, да. Конфуз вышел, Но не это ли поможет нам разговорить девчат и выведать о «секретах» Белоруссии в разрешении социально-экономических проблем и отношении к самому «бацьке» простых людей. Но на первый же наводящий вопрос мы получили исчерпывающий ответ вперед на все возможные:
- Вы только не начинайте нас расспрашивать про нашу жизнь, вам ее не понять, занимайтесь лучше своими проблемами, о которых мы хорошо знаем и у себя не допустим той дури, что вы у себя сотворили. На посмешище сами себя выставили.
Такой оборот явно не мог нас устроить, так как хоть мы и сами критикуем провалы нашей политики и экономики, но чтобы так...
- А что это вы так не по-братски с нами поступаете, в наступление переходите? Не верю, что это вы своими словами говорите. – Гуцул явно расстроился от откровений свинарок. – Вот вы сколько получаете?
Но лучше бы он этого не спрашивал. После ответа веселящейся еще девчушки у Гуцула испортилось настроение до конца командировки.
- Мы с моим мужем, он тракторист, получаем вдвоем почти девятьсот тысяч и даже миллион в сезон.
- Это сколько же в гривнах? – Как бы у себя спрашивал Гуцул.
- Не знаю сколько в ваших деньгах, но если в условных, то четыреста – четыреста пятьдесят. Это приблизительно столько, на сколько сейчас вам выпишут штраф за то, что въехали под знак к самой ферме. Непорядок это!
Действительно, к ферме подъезжал внедорожник «БМВ».
Нас не оштрафовали, не посадили, не отругали, но воспитали. Учитывая наше украинское гражданство, отнеслись даже снисходительно, но не высокомерно, как раньше белые относились к неграм-туземцам. В конторе колхоза, к которой мы подъехали за «бэхой» председателя, нас угостили «по-европейски», но более щедро. Гаврило Степанович – председатель, пожурил нас и прочитал лекцию о санитарных нормах, карантинах, заразах, что даже с подошв обуви может попасть на ферму и погубить поголовье. Он это все рассказывал, а мы с недоумением вслушивались и не могли понять: это так всех, попавших во владения колхоза, ознакамливают с последними санитарными инструкциями? Ответ на недоумение мы вскоре получили: в кабинет председателя вошли трое, двое были в форме работников милиции. Представились, показали удостоверения.
Гуцул посмотрел на нас и ехидно заулыбался: вот и началась демократия! Он первым подал свой трезубый паспорт на требование предъявить документы. Его лицо светилось как вырванное сердце Данко, он утверждался в своей вере: Белоруссия – деспотический околоток! Его подбородок вздернулся, величественно повернулась к левому плечу голова. Казалось, что он уже мысленно прочел первых два-три абзаца героической оды о своем подвиге в стане врага.
- Вы уж извините, что приходится проверять документы и задавать некоторые вопросы, но вы можете не отвечать. И не волнуйтесь, просто приходится быть бдительными: у нас участились случаи угона скота и кражи свиней, и, к сожалению, гражданами сопредельного государства. – Тот, что не в форме, назвал цифры, которые сопоставимы разве что с количествами наличия свиней и коров в украинском колхозе восьмидесятых годов, о задержанном поголовье на границе при попытке угнать.
Когда мы признались, что являемся журналистами и решили просто прокатиться по Белоруссии, то вмешался в разговор и председатель,
- Я расскажу вам историю, которая дыбом ставит волосы. Мы задержали воров из Украины, а когда услышали их рассказ, то я сам поехал к ним домой и увидел эту убогость. Есть нечего, все продали на лечение отца, зарезали бычка, свинью, а на лекарства все равно не хватило, в доме четверо детей, в школу не ходят, голодные. Я забрал этих детей в наш интернат, а родителям мы выделили кое-что на пропитание и лечение. Вы об этом пишите, а не ищите у нас борцов за демократию.
Подбородок у Гуцула вернулся в исходное, паспорт он перевернул трезубом к полировке стола, сам не кстати вспотел: - Нам сам Бог велел друг другу помогать!
- Но не так, чтобы вы воровали, а мы помогали! Почему у вас за отданные в аренду паи крестьянам не платят ни копейки? Почему никто не становится на защиту крестьян? – Председатель махнул рукой и добавил: - Вот вам бы Александра Григорьевича на годок, то и не голодали бы и не крали!
Слов нет: было стыдно. И уже не хотелось отваренных поросячьих ножек, душистой копченой корейки, густой как масло сметаны и начинающего засахариваться меда.
В ухоженном белорусском селе мы решили остаться до вечера, Гаврило Степанович выделил нам «экскурсовода» – ту очаровательную Танюшку, что муж у нее тракторист, и мы совершили ознакомительную поездку по владениям колхоза. Таня, часто переходя на белорусский язык, но спохватываясь – возвращаясь к русскому, три часа возила нас по полям и дальним фермам-бригадам, выпасам и посевам озимых и все рассказывала, рассказывала...
- Танечка, а как вам удалось так сохранить все разваленное пятнадцать лет назад? Когда вы возродили колхоз?
- А мы его и не разваливали, мы даже название сохранили - «Рассвет», а тракторная бригада наша теперь в три раза крупнее и все машины новые. С людьми только проблема, но уже года четыре к нам на сезонные работы на заработки приезжают от вас украинцы. Зарабатывают хорошо, и им до весны хватает на проживание.
- Так уж и приезжают, и даже зарабатывают? - Гуцул не хотел воспринимать на веру успехи какого-то колхоза, коих на Украине не осталось по причине «ганебного» по сути комуняцкого хозяйственного образования.
- Да, в месяц у них выходит в долларах по триста-четыреста, если это квалифицированный механизатор. Они, когда уезжают, чуть на плачут, поглаживая трактора и комбайны, на которых работали сменщиками. Просят принять и на следующий год на работу, и просятся в ночную смену, так как за ночь платят больше.
- Ну, хорошо, - Гуцул не унимался, - а оппозиция у вас есть, диссиденты, недовольные порядками, зажимом демократии?
- Я жаж, мы ведь захадники, у нас багата палякау, у них нават свая самадеяльнасть есть и касцел. А их ксендз – парядный чалавек – он на пасявную и на збор уроджаю разам з усими выходзить, а на дажинках - он першы мае слово за нашим Галавою, а уж потым – батюшка Дмитрий и колишны секретар парткому.
- А диссиденты...
- Ёсть, ёсть. Я вас пазнаёмлю з ими.
Вернулись в село к обеду. Голова и тут сумел показать «товар лицом»: обед был организован в тракторной бригаде, под летним навесом, а в «для прыема яды» шел ремонт: сооружали камин, меняли мебель, обшивали стены вагонкой. Обед был на славу: так могли кормить только журналистов партийной республиканской или даже центральной печати в советское время – для результата информации. Гаврило Степанович («я ведь по паспорту Гаврик Степанович в честь известного героя» – пояснял он) с нами отведал «чемеру», которого мы «гахнули» под глотание слюны ремонтниками и нашим шофером, разговорился и много интересного поведал о колхозных делах, трудностях и проблемах:
- Вот за Советской властью все было проще: если ты не дурак и не попался на язык направленцам, да сумеешь поднести первому или второму, все зависит от доверия к тебе, то и ответная реакция будет: кредиты, техника, поблажки. Только помни хорошо дни рождения Самих и их родственников! Теперь не так – жизнь заставила нас работать, а направленца я могу и послать.
- А оп-п-позиция, - уже малость нечетко выговорил Гуцул, - есть?
- А вот он сидит диссидент, борец с властью, Григоровича все критикует. Я бы его выгнал за то, что смуту наводит, но нельзя: такая вонь пойдет, что хоть убегай...
- Степанович, обижусь, доболтаешься ты сам. Не выберем тебя на новый срок, тогда и померяемся силами.
- Да не выгоню я тебя, где такого другого механика я возьму, знаешь ты это, потому и издеваешься.
Долго еще препирались «оппозиционер» с председателем, но весь смысл их аргументов сводился, что в Америке живут лучше, но это «аргументирование» не нравилось председателю по причине – если бы не американцы со своими деньгами для болтунов, то и Белоруссия была бы самой процветающей.
Так было до ночи. Уже все мастера заканчивали ремонтные работы и собирались домой, а а диссидент Казимир все еще упирался под натиском аргументов Гаврилы. «Упирательства» его уже сводились к одному: Бацька душит свабоду! И не будзе як бэндзяло за Саветами!
Когда мы проезжали мимо сельского Дома культуры по асфальтированной и освещенной натриевыми светильниками улице села, через окна слышалась песня:
Чаму ж мне не пець,
Чаму ж не гудзець,
Кали в маей хатачцы парадак идзець...
- Концерт-смотр будет в районе, поеду с ними. – Гаврило Степанович заулыбался. – Придется победить и на этом смотре. А на ваших «смотринах» я, безусловно, вышел победителем. А?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Даже после выпитой в почти умеренном количестве белорусской горькой и усталости от длительного пребывания в дороге, выспаться мы не смогли. Отказавшись от предложения Гаврило Степановича (Гуцол к концу ужина обнимал его и называл - Гаврик, заставляя признаться, что он правнук Катаева) отдохнуть в сельском доме приезжих, мы «заночевали» в комнате отдыха механизаторов, пропахшей дымом и родным украинским духом, спавших в ней целое лето «заробитчан» с Волыни. Но, разве уснешь под гул трактора, вспахивающего недалекое поле, постоянный визг и шум токарного станка, на котором сельский многопрофильный станочник Пашка Козловский «резал» болты и нарезал гайки к приходу ремонтников. Еще он постоянно подтачивал резцы на грохочущем точильном станке, и что-то сверлил. В мастерской был и пневмомолот, но, к счастью, Пашке он не понадобился.
К общему шуму сельского полевого производства добавлялись глубокие вздохи Гуцола, свидетельствующие то ли о разочаровании, то ли восхищении происходящим, поскрипывание кровати вертящегося на ней «внутреннего редакционного оппозиционера», с которой он к середине ночи слез, походил по комнате и ушел в мастерскую. Пашка утром рассказывал, что наш оппозиционер у него все допытывался: не для показухи ли он ночью работает? «Так я его чуть заготовкой для болта из двадцать седьмой шестерки чуть не огрел», - возмущался Пашка, - «У моего швагра день рождения, а я – Пашка! – паши. Не наточу болтов, не нарежу гаек, да два фланца на элеватор для замены – меня бригада съест утром. А этот – ваш, он что, проверял меня?» Мы успокоили Пашку-многстаночника, который смазывал последнюю заготовку вращающегося в станке болта куском сала перед нарезкой резьбы – «Сало плашку бережет, и резьба прочнее!» - полюбовались его работой, сытно позавтракали уже приготовленным для нас под навесом и собрались отъезжать.
- Планерку проводить будешь? – Гуцол допивал кофе, одновременно строчил в своей записной книжке, списывая информацию с диктофона,
- А зачем? Подведем итоги позже, а задачи и так ясны всем. Главное, мы не должны забывать, что мы в другой стране и уровень нашей вежливости, как и соблюдение протокольных норм в общении и поведении – должны быть на высоте. И не нужно забывать, что белорусы не так богаты, как щедры, поэтому нужно сдерживать свои аппетиты. Это, Света, касается тебя: «Медку мне, медку еще!», у них все на учете, да и показывать себя как с голодного края – не дело! Вот и вся планерка. А маршрут мы поменяем. Смотрите, на карте есть много интересных названий: Россь, Береза, Любча, Мир, Кореличи, Новогрудок, Березовка, Лида, Вороново. Чувствуете, стариной так и тянет от них, от названий,
- Этой полосой как раз на Россию шел Наполеон, - Гуцол оторвался от записывания «синхрона» и тоже склонился над картой, - вот Березовка, тут полигон большой, я, когда еще служил, то летал сюда на боевые стрельбы. На полигоне начальник - классный мужик, он в часть как-то прилетал и приглашал на охоту на лося, кабана, козу... Так и не пришлось. Союза не стало и...
- Коллеги, что-то случилось! Гуцол пожалел о развале Страны Советов!
- Да! За один день, что я увидел здесь, и что я вижу уже почти лет пятнадцать у нас – есть о чем пожалеть! Но, я остаюсь патриотом и, к вашему сожалению, – националистом!
На этом планерку и закончили. Водитель Сергей и одновременно фотокорреспондент редакции проверил наш редакционный сто десятый «Мерседес-Вито», постучал ботинком по колесам – еще с недавней войны примета-суеверие – и скомандовал: «Серый конь хвостом к забору стройся по-вчерашнему!», что означало: «Занять свои места!». А в это время над нашими головами один за другим пронеслись, набирая высоту современные боевые самолеты с КРАСНЫМИ ЗВЕЗДАМИ! Так и хотелось закричать всем: «Наши пришли!», а самолеты все взлетали и взлетали. Сколько их там? Пашка прокомментировал: «Пачалися палеты. Сення, бадай, и дзень, и ночь усю лятаць будуць. На палигон паляцять, на Бярозауку, там яны ракетами макеты растрэльваюць». Расспрашивать Пашку про самолеты мы не стали из соображений понятных, но поинтересовались: «Уж не та ли это Березовка, где стеклозавод «Неман»?». «Тая, тая. Там такое вырабляюць...».
- Светлана, помнишь тот материал в газете про посещение этого завода Президентом Лукашенко? Ты все спрашивала, чем так славен этот завод. Теперь увидишь сама.
Маршрут мы не прокладывали, а ехали в ту сторону, где была интересующая нас Березовка, выбирая сельские и негосударственного значения дороги. Нам хотелось ближе увидеть белорусскую глубинку и познать то, что так пугает очень уж развитые страны. И действительно ли так велики масштабы «народного противления» политике «режима бацьки». Распечатать позже все диктофонные записи мы не посчитали нужным: почти все записанные беседы с белорусами были на «один тон» - не лезьте к нам со своими вопросами, занимайтесь делом как это делаем мы. Могло сложиться мнение, что наши собеседники запуганы и потому не откровенны, боятся открыться, последствий, но, видя их ухоженные подворья, колхозные постройки, фермы, тракторные бригады, новую технику, личный автотранспорт, хрюкающую, мычащую, кудахтающую живность, мы убеждались, что постигшая Украину постперестроечная разруха почти не коснулась Белоруссии.
- Друзи мои! – И это звучало точь-точь как у Ющенко. – Посмотрите какая красота кругом, какими цветами рдеют клены, какие сосны, а поля. - Гуцол утратил чувство национальной бдительности и восхищенно любовался природой соседнего государства. Он уже не реагировал на наши «колкости», но только попросил: «Вы уж, мужики, при этих... наших соседях меня внутренней оппозицией не называйте». Но как он гордится этой оппозиционной к программным целям газеты окраской там, в родной нацстихие. – И как только понимать: столько названий, связанных производным от березы, а самих берез почти нет?
Расстояние, которое мы могли бы преодолеть за каких-то два часа, мы одолели только к вечеру. Природное, а не наше – профессиональное, любопытство всех деревенских, а белорусских – особенно, и наше желание познать истину, растянуло полторы сотни километров на почти десять часов, из которых шесть-семь было «в разговорах».
До цели нашего путешествия – Березовки мы не доехали, заночевали в Белице. Просто остановились у первого понравившегося дома и попросились. «А кто вы будзете? Адкуль?». Мы решили не открываться и пояснили, что едем на базар за товаром. «Там на базаре и заначуеце!». Через несколько домов мы уже решили говорить правду: «Едем из Украины, журналисты мы, поломались немного, пока суть да дело, переночевать не пустите?». «А вы не з тых, што пра нас брехню пишуць?». Но, пустили, а после ужина уже и с уважением разговаривали. Гуцол молчал!
- Пры Савецкай власти жыць была лягчэй, тая й вясёлым было наше жыцце. Не цанили, не берагли. – "Гаспадыня" – баба Ядвига, широкой кости, не согнутая временем и заботами, наполовину по-польски, и не брезгуя русским, до поздней ночи делилась воспоминаниями: - При немчуре было страшно, а кали большевики шли, так нас запугвали: парэжуць або у Сибир. У нас при Саветах доуги час бандыты были, я сама Азема знала, яго пад Осавам в пяцьдзесятдругим прыбили, кольки ён добрых людзей загубиу. Ён и да нас заходзиу... Не так яму адкажеш, так ён и застрелиць прямо у хаце. Бандыт... Кали у вайну партызаны заходзили, дык тыя культурно прасили яжу, вопратку, разповядали про Пабеду, нам жа давали соли, йоду, кали-никали и цукерки для дзетак. И да цурок яны не лезли як тыя бандыты. Пасля вайны посадзили мяне у турму за Азема. Празнали пра тоя, што заходиу, але сядзела недоуга – два гады у лидскай турме...
Про колхоз, его организацию, как в комсомол не приняли, как кукурузу сажала и плакала за «жытам и бульбачкай», за мужа, что «згарэу» на пожаре, когда в селе занялись огнем два дома, про сына, что с целины не вернулся, а теперь – казах, про еще многое рассказывала Ядвига, и ее рассказ мог бы быть исторический документальной справкой о жизни послевоенного белорусского села и его людях. «А якия песни мы пели! Не было дня без музыки. И дзе усе падзевалася? Каму гэта было трэба?».
- Я наших Пясняроу люблю. Яны – як наша Бяларусь: такия светлыя, цихия, цеплыя... и ад их песняу жыць хочаца доуга-доуга. Я для вас раницаю пастаулю адну пласцинку.
Утром, после слов благодарности, мы напомнили Ядвиге про ее обещание «поставить пластинку». Ее благодарный ответный взгляд свидетельствовал о признании нас людьми стоящими ее ночного рассказа – вспомнили об обещании, запомнят и рассказ, а это про ее жизнь.
Из старинного для нашего времени проигрывателя зазвучала знакомая с детства песня:
Ой, шумице, шумице
Нада мною бярозы...
Когда мы выходили из дома, то обратили внимание на незамеченные в сумерках березы. Они стояли вдоль межи огорода и у дороги. Старые уже, с наростами и повреждениями на свившейся стружкой бересте, свесившие к земле длинные нити ветвей наполовину осыпавших осенние листья, стояли под дивные слова:
Калыхайце, люляйце
Свой пакой векавы...
А у нас впереди через всего-то с десяток километров была Березовка. Городок с названием как песня. |
http://www.livejournal.com/community/mir_belarusi/94424.html?style=mine#cutid1
Насчет украинских полей, оплаты украинским селянам за паи, украинских ферм с выбитыми оконными рамами могу лично засвидетельствовать что так оно на самом деле и и есть. А чтобы убедиться в остальном надо ехать самому к Батьке в гости. Вдруг действительно в тюрму пасадит...
----------
"Немногие умы способны подняться над умствованием, а умы, зашедшие за безумство - и вовсе редкость..." © Партенид. Соблазны, книга 4. |
|
Прекрасная позиция. Много сторонников найдет. Особенно после вопроса, "а на кой, собственно, если он умер?" 
