Из-за редкой болезни человек уже 15 лет живет в холодильнике
Соседи обходят стороной высокий забор, за которым живет... снежный человек. Да и на улицах Архангельска они стараются не встречаться с ним ночью.
Днем же Виталия Митюхина увидеть нельзя: он прячется в морозильной камере. Не от людей — от солнца. Пленник зоны холода не выдерживает температуры выше 5 градусов. И вот уже 15 лет живет в холодильнике.
Бабье лето в Архангельске задалось. Растопило утро. И только маленький Николка не понимает, почему для свидания с папой нужно надевать шапку и пальтишко. Зато соседи спокойно отпускают своих детей на улицу, закутанную оранжевой листвой. Зима-то еще не скоро, а значит, опасность встречи с угрюмым человеком, которого за глаза называют снежным, мала. — Выходит из своей берлоги только до рассвета… — судачат соседи. Кто же поймет Виталия Митюхина, который однажды оказался в ином, нежели мы, измерении? Сама планета Земля повернулась к нему задом, когда беднягу постигла редчайшая болезнь: из-за нарушения теплообмена его организм отказывается жить при температуре выше плюс пяти по Цельсию. Прошло уже пятнадцать лет, как Виталий Митюхин прописался… в морозильной камере.
Холодный прием
Дом местного йети стоит особняком среди хрущевок и коттеджей. Особняк этот не виден из-за забора, что без единого просвета меж серыми досками. К козырьку над калиткой приделан навес из рубероида, который продолжается в глубь двора коридором. Электрический звонок — и тут же лай. Кто-то гремит цепью ошейника, уводит сторожа. Без скрипа открывается калитка. Узкая женская спина плывет от меня по траурно зашторенному проходу.
— Свет не проникает сюда даже летом, — лишь раз девушка-призрак поворачивается ко мне.
Выходим на двор позади дома. Если по размеру жилище Митюхина как сарай, то внешне вылитый холодильник. Перед входом слякоть.
— Размораживал его ночью, — буркнул кто-то басом из-за приоткрытой двери. — А то потолок сосульками начал обрастать.
Сделав шаг, я оказываюсь в “климатическом поясе” Виталия Митюхина. Невольно втягиваю кулаки в рукава кофты. Морозилка, конечно, не люкс: лампочка Ильича, у стены на тумбочке отечественный телевизор, рядом стул, на чайном столике радиотелефон и огрызок яблока. “Тараканы, — думаю, — здесь не ходят”. В углу замечаю насупленного полного мужчину, одетого в легкую спортивную куртку и треники:
— На обои посмотрите. Они у меня непромокаемые. Плюс пять и повышенная влажность.
Вдруг пол у меня под ногами подается, а над ухом раздается такой рокот, будто завелся мотор для экстренного полета в космическое пространство. И вся чертова кабина заходится мелкой дрожью.
— Это радиаторы, — слышу лаконичное объяснение. — Я их от настоящей морозильной камеры взял. На мясокомбинате. Сам поначалу спал с трудом. Но потом привык. За пятнадцать лет такой жизни...
— На чем же вы спите все эти годы? — спрашиваю я, не находя вокруг себя ни одной кровати. Но находя, что спать в такой обстановке решительно невозможно.
— Экономлю пространство. Кресло раскладываю, — хозяин потирает ручки единственного представителя мягкой мебели в холодильнике. — А что тесно на ложе — так жене теплее. Ну, девушке, что вас встретила.
— Жена? И она с вами — в холодильнике?..
Тут Митюхин оживляется и выдает:
— А я мужик горячий!
Солнечный удар ниже полюса
Жил-был такой Виталий Митюхин. Между прочим, в солнечном Краснодаре. Даже закончил школу и строительный институт. И какая же перипетия превратила двадцатипятилетнего юношу в глыбу льда?
— А заболел я, что обидно, без всяких на то причин. Пошел у себя в Краснодаре на рынок и получил там солнечный удар. В глазах потемнело — упал в обморок. Прохожие затащили меня в прохладительный фонтан, где я пришел в себя. С тех пор когда выходил на улицу, терял сознание. У себя в комнате поставил кондиционер на самый холодный режим — и все равно постоянно чувствовал тошноту и дурман.
Виталий показывает мне свою историю болезни. Краснодарские врачи впервые столкнулись в своей практике с таким медицинским феноменом, как Митюхин. Так что сначала они подумали, что пациент тихий шизофреник. Но экспертиза этого, к их сожалению, не подтвердила.
— Мой врач лично обзванивал разные регионы страны и отсылал запросы за границу, — говорит снежный человек. — Ему рассказывали про другие страшные аномалии, но такая же болезнь, как у меня, обнаружилась лишь у одного пациента из США. Как ее лечить, американские врачи тоже не знали. Этот янки был состоятельный человек, и ему облегчили жизнь тем, что сшили специальный комбинезон, под который подавали холодный воздух из баллонов.
А вот Митюхина они в Америку не пригласили. Бедняга получил русскую справку с расплывчатым диагнозом “нарушение теплового обмена” и задумал проект дома-холодильника.
— В первое лето после болезни я чуть не подох. В тени — 45 градусов! Моя мать даже под Новый год свежими цветами на рынке торговала, — с ужасом вспоминает Виталий. — Тогда я понял, что пора менять климат не только квартиры, но и города. В Архангельск я ломанулся с первыми холодами, но все равно по пути лишился чувств в самолете. Ольга, с которой мы прожили уже год, орошала мне виски ледяной водой. Наверное, это было и начало гипертонии, от которой я тоже сейчас страдаю.
Московские врачи не удивились рассказу корреспондента “МК” о жителе холодильника.
— Человек настолько сложная структура — с ним может произойти что угодно. И нарушение терморегуляции еще не самое страшное. Конечно, трудно говорить о заболевании, не обследовав пациента, — говорит Владимир Падалко, доцент кафедры патофизиологии Московской медицинской академии им. Сеченова. — Скорее всего первый тепловой удар был настолько сильным потрясением для организма вашего героя, что произошел сбой в его системе термокоррекции на клеточном уровне. Чаще встречается непереносимость холода, но редкие случаи такой реакции на тепло медицине тоже известны.
Между сделками по продаже краснодарского дома и покупкой жилья в Архангельске Митюхин с супругой сняли комнату с кондиционером. А после переезда Виталий купил четыре бытовых холодильника, из которых, помня инженерную школу, построил единую морозильную камеру. Поначалу соседи шибко заинтересовались тем, какие скоропортящиеся продукты держит новый житель в этом специальном складском помещении. “А я там храню себя, родимого”, — без ухмылки и в лоб отвечал всем на вопросы Митюхин. После чего его дом старались обходить стороной.
А Виталий тем временем очень даже живенько штудировал газеты в поисках работы на дому. При том условии, конечно, что дом — морозилка. Так он без труда освоил весьма прибыльную для Архангельска профессию “телефонного диспетчера по продажам”. Даже в процессе нашего разговора Виталию в холодильник телефонировали клиенты, которые хотели приобрести те или иные товары по объявлению. И Митюхин рекламировал всякую мебель удрученным голосом.
Лед тронулся
Митюхин не смог оценить, что, несмотря на свой недуг, получил все для человеческого счастья — дом, семью и работу.
— Я надеялся, что странная аллергия когда-нибудь пройдет. Иногда мне казалось, что я совершенно здоров и смогу быть, как все. Вылезал на тепло и тут же чувствовал приступ тошноты, на глаза падала завеса. Ольга бросалась ко мне с визгом. Она боялась, что однажды я просто умру.
Виталий Митюхин метался: “В то переломное время я замкнулся в себе”. Порой, когда жена заходила к нему, срывался и выставлял за дверь холодильника. У самого Митюхина дел в своей морозилке было не густо: “Книги читать терпеть не могу. Остается только телевизор”.
— Мы прожили так восемь лет. Вместе и все же отдельно. Оля только и сидела в своей комнате. Гуляла одна — вставать со мной в шесть утра для похода на улицу ей было лень, — обвиняюще говорит Виталий. — Я сам виноват. Распустил. В результате Ольга стала позволять себе не являться домой на ночь.
И однажды в студеную зимнюю пору, под покровом темноты, Митюхин выследил, куда направилась жена: “Я нашел ее в какой-то общаге посреди шумной пьянки и оргии!”. Теплое помещение ударило в голову обманутому мужу, и он, как вы уже догадались, упал в обморок: “Окружающие решили, что это я от переживаний! В общем, Ольге пришлось собирать вещички и выметаться”. Горевал ли Митюхин о потерянной любви?
— У нее-то явно было сильное чувство, раз Ольга бросила все в Краснодаре ради меня, — рассуждает он. — А я не уверен, что любил, — просто мне была нужна ее забота.
Обитатель холодильника сознавал, что оставаться без женского внимания и ухода он и дальше не сможет.
— Тогда я дал объявление в газету: требуется домохозяйка. Все желающие проходили строгий отбор. Мне нужна была женщина до 35 лет и, главное, чтобы нравилась внешне.
— А их не удивлял ваш… м-м-м... образ жизни?
— А че в нем удивительного? — рычит Виталий. — Оклад в три тысячи рублей в Архангельске кого угодно заинтересует.
За следующие пять лет при холодильнике сменилось около 50 рабочих кадров. На старушек Митюхин не соглашался. А ко всем молоденьким девочкам бесцеремонно клеился. Наконец одна мадам по имени Катерина ответила на его приставания взаимностью. Но, как считает Виталий, привыкший не доверять людям женского пола, — у нее был свой расчет.
— Она меня надула! — Митюхин выпускает в морозный воздух гневный пар из ноздрей. — Мы сошлись уже на третий день общения. Мне было интересно, какова в любовном отношении северянка в сравнении с темпераментной Ольгой. Однажды она принесла мне ужин, и я предложил: “Оставайся рядом... Будешь моей девушкой?” — Катя сразу согласилась.
В тот же день любовники обсуждали свои жизненные принципы, и Митюхин четко разъяснил новой пассии так же, как и бывшей жене: “Я никогда не буду готов иметь детей по двум причинам. Потому как не смогу их воспитывать и обеспечить отдельным жильем, когда вырастут. Лучше уж совсем без них, чем плодить новых несчастных людей. Я, например, сам рос без отца и понимаю, как это тяжело”.
— Катя согласно кивала: мол, она и так глотает противозачаточные средства. А уже на следующий день — залетела! Я узнал об этом через месяц, когда было поздно предотвратить катастрофу! — подсчитывает Виталий. — С этого момента все пошло не так. Мясо она готовить не хотела — не нравился его запах. Катя отказывалась от постели, опасаясь заморозить живот. Уменьшилась и работоспособность. Я потерпел два месяца, а потом спокойно ей сказал: “Лучше тебе съехать. А ребенку я буду помогать, за алименты не волнуйся”.
Сейчас Николке уже три года. Катя, предварительно закутав малыша, периодически приводит его к отцу. Сын с интересом исследует холодильник, топая по нему в валенках. Но никак не может растопить сердце Митюхина:
— Она вместе с этим ребенком меня обманула. Я не хотел его. Как можно любить нежеланное дитя? Но это сейчас не важно. Ведь одного урока мне оказалось мало. Следующая жена обманула меня еще раз. И практически тем же макаром!
Если папа Дед Мороз...
Марина передвигается по двору неслышной поступью. Митюхин чует ее приближение нутром:
— Обед ставь! — повышает он голос.
— Разогревать? — с подозрением интересуюсь я.
— Нет же — охлаждать! Жратва по обычному графику сейчас как раз на сковороде шипит! — горячится мужик. И объясняет мне, будто тоже устраиваюсь к нему на работу. — Запомни: пищу и воду я потребляю в чуть теплом виде. Душ принимаю тоже прохладный.
Уже три года, как новая жена выполняет при Митюхине функцию домохозяйки.
— Я долго не решался выразить ей симпатию. А она сама через месяц сказала, что нравлюсь ей. Причем по телефону — мы подолгу с ней так общались, чтобы ее не морозить при общении тет-а-тет. Но когда мы стали более близкими, Марина, в отличие от остальных женщин, согласилась оставаться со мной на ночь... Любовный жар мне, кстати, вреда не причиняет — главное, видимо, общий климат помещения...
Через полгода таких романтических отношений в холодильник заявилась мать его очередной гражданской жены. Знакомиться.
— Ее-то устраивало только мое материальное положение, — говорит Виталий. — Она хотела привязать меня к Марине. Так что завела волынку: “Ты мне нравишься: не пьешь, не куришь... Пора подумать о ребеночке”. Я объяснял, что не смогу окружить свое чадо заботой. Тогда старая перечница решилась на хитрость. “Одну дочь я вырастила, — говорит. — Так и быть, могу внука до пяти лет у себя подержать. А дальше человек уже самостоятельным становится”.
Митюхин повелся и, как обещал, свое мужское дело выполнил до конца. Девять месяцев тоже вытерпел стойко. А вот когда теще сунули под нос кричащий кулечек, та мигом сдала позиции: “Разве можно такого кроху от материнской груди отлучать?” — и завернула дочь с малышкой в обратную сторону. Два месяца пребывания младенца в своем доме Виталий переживал, как некую эпидемию:
— Это был ад! Я сидел голодный! — говорит 34-летний мужик. — Марина ничего не успевала — дочку ведь надо кормить строго по часам. К тому же мать всегда любит ребенка больше, чем мужа. И вот Марина носилась от дочки ко мне, но о малышке заботилась явно больше! Сам-то я к плите подойти не могу. Два раза демонстративно выходил на кухню и падал в обморок...
Но Марину почему-то эти действия не проняли. Тогда Митюхин позвонил теще и наорал на нее благим матом: “Я пошел тебе навстречу, а теперь из-за этого мучаюсь!”. Он добился своего. И после передачи малышки на руки бабушке семейная жизнь вроде бы наладилась.
— А ты хоть брал свою дочку на руки? — пытаюсь я давить на отцовские чувства. Но натыкаюсь на ледяную стену:
— Да. Мне ее приносили. Но я в младенцах не разбираюсь. Они как куклы. С ними неинтересно. Вот когда она уже и говорить, и узнавать меня начнет — тогда станет человеком.
Только сможет ли стать отцом Виталий?
Правда, с прибавлением в семействе Митюхин принял взрослое решение, что надо быть ближе к домашним. И задумал проект создания холодной комнаты прямо у себя в доме. С наступлением прохладного вечера Виталий согласился показать мне свое новое изобретение.
Тем же темным коридором попадаем в просторные сени. Йети минует их на высокой скорости. А в следующей комнате уже нажимает на спасительную кнопку. Ледяной вихрь закружил по комнате пыль и листочки бумаги. Сразу десять кондиционеров, вмонтированных в одну стену, гудят, как турбины самолета.
— Я еще не придумал, как убрать ветер и звук! — перекрикивает этот ужасный гул Митюхин. Его бульдожьи щеки напряженно трясутся. — Но на обдумывание у меня есть еще пять лет до возвращения дочери!
В щелке между дверью и косяком промелькнула хрупкая Марина. Выхожу к ней из комнаты-смерча, дрожа от холода.
— П-почему — он? — шепчу я.
— Не могу объяснить. За ним я... Он как ледяная скала. Не сдвинуть, понимаете? А для меня как раз самое главное — стабильность...
— О чем вы там без меня сплетничаете? — надвигается на нас человек-айсберг. — Я вот о чем хотел вас спросить, — останавливается на пороге комнаты — на границе холода и тепла. — Слыхали, что за рубежом неизлечимо больные люди замораживают себя вживую до лучших времен, пока наука не совершит прогресс? Как думаете, это имеет смысл?
Что мне ответить? Я молча направляюсь к выходу. Мне кажется, что с Виталием Митюхиным и его близкими это уже произошло — жизнь их застыла холодцом.
До лучших времен?
|
